Я, Алексеева Лидия Васильевна, родилась 18 июля 1936 года в д. Зеленик, Осташковского района Калининской области. Отслужив срочную в армии, отец устроился на работу в Ленинграде. Весной 1941 года вся наша семья тоже переехала в Ленинград. Отец Никифоров Василий Петрович был мобилизован в первый день войны. Он написал только одно письмо с дороги, в котором сообщал, что две недели они стояли в Финляндском лесу, а теперь едут на фронт, что, наверное, он последний проехал по Ленинграду. Отец пропал без вести. Мать осталась с тремя детьми. Старшей Ольге было 8 лет, мне 5, а брату Леониду полтора года.
Мама работала в пригородном хозяйстве Ланское и, кроме того, ходила с другими женщинами рыть окопы. Как только темнело, мы, дети разного возраста, ходили группами (чтоб не было страшно) проверять светомаскировку на окнах дома. В темноте начинали лететь зеленые ракеты, включался сигнал воздушной тревоги. Все спешили в окопы. Мы всегда, опаздывали так как маме надо было собрать нас троих. Иногда забегали солдаты и помогали нам. Запомнилось как Ольга бежит и что-то еще несет в руках, какой-то узелок. Мама несет брата на руках, крепко держит за руку меня. Я не успеваю бежать за ней, и она волоком тащит меня, а я просто еду ногами по земле.
Располагались в окопе у самого входа, так как все было забито людьми. Гудели самолеты, двигался по небу луч прожектора, мне казалось, что именно он останавливался над нашим окопом, я замирала в ужасе. В окопах и ночевали. Утром просыпались одни, родители уже были на работе. Мы собирали свои вещички и шли домой.
В эту зиму сильно голодали. Продукты выдавали по карточкам. Мама, выстояв очередь, приносила буханку мерзлого хлеба, отрезала прозрачный ломтик и делила его на четыре части. Брат клал свой кусочек в рот и раскачиваясь вперед-назад, плаксиво тянул «Мама, леба!», и мама отдавала ему свой хлеб. Зимой мужчины отдолбили яму, в которой была зарыта погибшая лошадь. Когда мужчины все разобрали, мама спустилась в яму. Там оставалась нижняя часть лошадиной ноги, вмерзшая в землю подковой. Мама плакала, пытаясь оторвать эту ногу. Проходивший мимо мужчина сказал: «Что ты мучаешься, ведь там голая кость». Но все же спустился и помог. Потом эту ногу сварили.
К нам в комнату поселили молодую семью, возможно это были беженцы из района. Муж умер от голода прямо на посту на аэродроме. Женщина пробовала жарить на сковороде конский навоз, но не смогла есть и выбросила. Ее новорожденный ребенок умер, т.к. не было у Маруси молока.
Вскоре мы все, кроме Ольги, не могли встать с постели. Однажды зашел директор и отругал маму за то, что отдает нам свой кусочек хлеба: «Ты умрешь, они тоже без тебя погибнут. А вот Нюра Смирнова, заморила детей, пока идет из магазина, весь хлеб съест». Директор выписал нам овощей. Когда мама уходила на работу, мы вытаскивали из висящей на стене сетки картошку и грызли ее сырую.
Погибли от голода четверо наших родственников, тетя отца с дочерью решили эвакуироваться, звали маму, но она побоялась: «Куда я с ними тремя». «Ну дети, сказала деду, чтобы посылал вам сухарей». Но в деревню они так и не приехали, видимо, погибли в дороге.
В апреле 1942 года мама все же решилась эвакуироваться. До Финляндского вокзала нас везли на санках. Помогали соседи. А через Ладожское озеро ехали в кузове грузовика, на котором в Ленинград привезли овес. Хорошо помню, когда нас швыряло в кузове, вместе с нами летали зерна овса.
Потом ехали в товарном поезде. На одной из станций, вроде на Удомле (со слов мамы), эвакуированных стали кормить, все взрослые выстроились в очередь за обедом. Но когда осталось несколько человек, поезд пошел. Начальник станции успокоил женщин, что поезд переводят на другой путь, но поезд все набирал скорость и вскоре скрылся. Позднее мама часто вспоминала: «Товарки-то попались никудышные, не очень-то торопились детей найти. Бросила я их, и одна пустилась вас разыскивать. Только узнаю, где поезд, приеду на товарняках, а поезд уже ушел». Догнала, она нас в Бологое, на большой станции, где должна быть нам пересадка. Одна какая-то женщина хотела взять наши вещи, сказала, что сначала она наши вещи перенесет, а потом нас переведет в другой поезд. Мы все трое плакали, Ольга изо всех сил вцепилась в мешок с вещами, а я почему-то не помогала ей, только плакала и смотрела в дверь вагона. Кто-то сообщил в милицию о нас к нам, уже направлялся милиционер, чтобы забрать нас. И тут я увидела, как вдоль состава бежит мама, а в руках, у нее кастрюля с нетронутой едой, сверху какой-то белый слой, то ли застывший жир, то ли каша положена в первое.
От станции Бологое мы должны были ехать до станции Горовастица, но ее бомбили, поэтому поезд на большой скорости прошел до разъезда гораздо дальше. От разъезда мы шли пешком до дома километров 10, было начало апреля, а кругом лежал глубокий снег. Мама несла мешок с вещами, везла какие-то вещи и брата на санках. Иногда она подсаживала и меня на санки, не было сил идти. Оля сердилась и потихоньку ругала меня, чтоб мама не слышала.
Когда проходили мимо д. Семеновщина, за какой-то баней мама увидела пропавшего ягненка. Как сейчас вижу – она сняла со спины мешок, достала нож, сняла с ягненка шкуру, а мясо положила в мешок.
Дошли до нашей деревни, пришли к дому. Мама постучала в дверь коридора, вышел в коридор ее младший брат Миша и спросил. «Кто там?», «Мишенька, это я Таня, пусти нас», - ответила мама. Когда Миша открыл дверь, мама спросила: «Мишенька, не дашь ли нам хоть кусочек хлебца».
Дедушка у кого-то клал печь, ему уже сообщили: «Приехала Таня с детьми!». Дальше помню, что мы втроем сидим на широком подоконнике, вбегает дедушка, плачет, целует нас, достали круглый хлеб и отрезают по ломтю каждому. Мы остались жить у дедушки, т.к. в нашем доме, как и во всех других домах поселились беженцы. Потом в нашу деревню пришли войска, в лесах поймали немца, допрашивали его в правлении колхоза, как раз против дедушкиного дома.
Постоянно бомбили железнодорожную станцию, старшие уходили на работу, а мы с братом вдвоем дома. От взрывов дрожал весь дом, и мы в страхе то выскакивали на улицу, то опять забегали в дом. Не помню, в каком году, солдаты ушли из нашей деревни, беженцы освободили наш дом, и мы стали жить одни, отдельно от дедушки.
Весной мама собрала всю нашу обувь и одежду, поехала в Гродно, выменяла на это меру (пуд) картошки на семена.
Летом питались лебедой, крапивой, клевером, полевым хвощом. Из травы с широкими листьями и розовыми цветами (в деревне ее называли гречневкой) с добавлением обмолоченных головок льна пекли хлеб, его мама выдавала нам стопками, т.к. он весь рассыпался. От снега до снега ходили босиком, а зиму сидели в доме на печке.
В школу пошла в 1944 году. До снега ходила босиком, а потом где-то мама достала старые валенки. Писали на исписанных тетрадях между строчками, чернила делали из сажи, ягод крушины, свекольного сока. На весь класс выдавалась по 2. по 3 и даже по 1 учебнику. После уроков занимали очередь за учебниками, приготовим один предмет, идем менять свой учебник на другой, и так весь световой день и вечер. Вечерами занимались при коптилках, сделанных из бутылочек.
В 1951 году окончила с отличием семилетку и поступила в Бежецкое педагогическое училище. После окончания педучилища была направлена на работу в Бурят-Монгольскую АССР. Министерство просвещения республики направило меня в Баргузинский р-он, а зав. районо Николаев направил в Читканскую семилетнюю школу.
Дали мне первый класс, а в качестве общественной нагрузки работу старшей пионервожатой. Свою первую грамоту от Баргузинского РКВЛКСМ и отдела народного образования я получила за работу, как старшая пионервожатая, за хорошую подготовку к смотру худ. самодеятельности 30 марта 1956 года.
Мой трудовой стаж в Читканской школе составляет 42 года.
Принимала участие в работе VII съезда учителей Бурятии в 1978г.
Занесена в Книгу Почета отдела народного образования в 1988г.
Алексеева Л.В.
с. Читкан. Записано в октябре 2007 года
|
